Чего можно ожидать от разговора с хозяином бутика?

Почвенник
Елена Стафьева
Чего можно ожидать от разговора с хозяином бутика? В сущности, на взгляд обычного человека, темы этого pазговоpа опpеделяет уже само слово "бутик" - бренды, тренды, силуэты, фактуры и т. п. С владельцем бутика Le Form Родионом Мамонтовым ни о чем таком мы не говоpили - и даже слово "бренд" ни прозвучало ни разу. Зато было много интересного -- и про одежду, и про армию, и про модные показы, и про историю.
Бизнес и предназначение
- А как делаются бутики? Как в голливудских фильмах - шел мимо витрины, увидел и понял, что мне нужно именно это?

- Именно так. Я путешествовал в 1994-1995 годах по Бельгии. Шел с другом по маленькому бельгийскому городку, остановился около витрины, где стояли ботинки, и показал пальцем: "Смотри, как круто". И он сделал то же самое - я даже сейчас не помню, кто из нас был первым, кажется, оба одновременно. И все. Потом я вернулся на следующий день, потом захотел узнать, кто сделал эти ботинки.
- Это был Бикембергс?
- Да. И мы как прилипли к этим его ботинкам, так только сейчас начинаем отлипать. Забавно, что телефон Бикембергса я получил через Дриса ван Нотена. Я тогда еще даже не знал, кто это такой.
- А как это произошло?
- Я постоянно покупал одежду - но не "новую бельгийскую волну" - в одном магазине. И после ботинок я спросил тамошнего продавца, как можно найти Бикембергса. Он пообещал расспросить своих знакомых, и через некоторое время я получил факс, в котором было написано, что господин Ван Нотен сообщил такой-то телефон господина Бикембергса.
- А бельгийцы как на вас посмотрели, когда вы к ним пришли?
- С некоторым удивлением и сначала настороженно: задавали очень много вопросов, наводили справки вплоть до того, не связаны ли мы с криминальными структурами. У них, конечно, были самые дикие представления о России - водка, матрешки и милиционеры в шапках-ушанках. Но к нам они отнеслись очень хорошо, благожелательно, с большим интересом, не ограничивали нас в выборе моделей, цветов, размеров.
- Ботинки в витрине - это образ, идея. А как было с практической стороной: снять помещение, получить все необходимые разрешения. Вы сами всем этим занимались?
- Да. Было четверо друзей. Двое увидели в Бельгии одежду, приехали в Москву и сказали двум другим: "Ребята, мы такое видели! Давайте это привезем". Решили, сбросились, поехали и привезли. Сначала купили большой французский туристический рюкзак и доверху загрузили его чем могли, потом заказали доставку "Аэрофлотом" через Шереметьево.
- И сами занимались растаможкой?
- Все сами. Ездили в Шереметьево, сидели там, а таможенники округлившимися глазами смотрели на эти ужасные ботинки, подбитые гвоздями: что это такое, не поддающееся осознанию?
- И где вы это поначалу продавали?
- У друзей были какие-то магазины, потом в Москве стали открываться первые бутики - ставили в одном, другом, третьем. Магазин открыли в 1997-м. Из первых коллекций практически все вещи сразу разобрали друзья и знакомые. Нечего даже было выставлять. Потом я познакомился со стилистом Александром Шевчуком - а он знаком со всем шоу-бизнесом.
- А когда у вас стали появляться не только знакомые, не только люди богемных и творческих профессий, а люди, что называется, с улицы? Обычные, совсем не из шоу-бизнеса и не телеведущие.
- Сейчас у меня известных людей, может быть, процентов пять от общего числа клиентов. Сначала, разумеется, были люди, которые узнали о нас через знакомых. Потом стали заходить люди, которые просто останавливались около витрины, входили и спрашивали, что за странные полуфабрикаты здесь висят. А в следующий раз они уже заходили и что-то покупали. Первое время, когда магазин только открылся, у нас часто бывали просто экскурсии: ходили, протаптывали дорожку, и в конце концов из ста человек двое возвращались. Таких экскурсий было много.


А мы, поняв, что к нам заходят люди, которые не имеют возможности купить дорогую одежду, стали подтягивать марки интересные, современные, но более дешевые. К тому же всегда были распродажи, которые позволяли что-то покупать людям с меньшим достатком. Нам важно было, чтобы наши вещи могли носить люди разных социальных слоев. Поэтому мы, даже когда у нас не было нижнего зала, принципиально оставили небольшой участочек в заднем углу, чтобы сюда приходили люди, которые хотят купить себе что-то оригинальное, какую-нибудь витринную вещь из прошлых коллекций. Всегда есть две-три вещи в коллекции, которые, может, купят через год, через два.
- То есть важен любой человек?
- Мой клиент - это человек, который зашел в наш магазин. Вот, например, врач или медсестра - они не выбирают кого лечить, их клиенты - все, кто пришел на прием. Я даже своим продавцам говорю, когда беру их на работу: вошел человек, не рассматривайте его - подходит-не подходит, будьте как медсестра. Это полезно, помогает в работе. Не то чтобы я себя ассоциировал с медсестрой, нет. Но вот выработать в себе такое же отношение к клиенту - это первая ступенька бесконечной лестницы профессионализма.
- Вы сами выбираете одежду или у вас есть байеры, а вы только осуществляете общее руководство?
- Помощникам, с которыми я работаю, я могу дать попробовать выбрать одну линию из пятидесяти. Или две.
- Это будет марка, выбранная вами, а они могут только отобрать конкpетные вещи?
- Да, и задаю рамки: какие, например, должны быть цвета. До конца выбор отдать не могу - это может нарушить весь процесс, который уже есть в голове.
- Одна голова должна отвечать за весь процесс?
- А так все равно и получается, потому люди и выбирают наш бутик.
- То есть вы предлагаете им цельную картину мира?
- Именно. Причем моя одежда не содержит каких-то вызывающих надписей, здесь нет очень коротких юбок. Я не хочу видеть пошлости, поэтому ничего такого здесь не будет. Не хочу, чтобы мужчина ходил в желтых брюках, поэтому их здесь никогда не будет. Если кто-то хочет чего-то подобного, он может пойти в другой магазин - никаких запретов нет, в Москве масса мест, где продают желтые брюки. А здесь мужчина - это мужчина, а женщина - это женщина. А если кто-то захочет надеть нижнее белье поверх пальто, которое у нас купил, - ну что ж, у всех свои странности, но по крайней мере я такого не предлагаю. Есть дизайнеры, которые именно так к себе внимание и привлекают - нашивая нижнее белье на верхнюю одежду. Пускай они даже будут с мировым именем - и у таких бывают всякие заскоки, - я их не буду предлагать.
- Но вы ведь продаете модную одежду...
- Это вы считаете, что это модная одежда, а я прежде всего считаю, что она практичная, удобная и красивая. Наверно, модная, раз люди говорят, что она модная, я спорить не буду. Но я бы не хотел лишний раз подчеркивать слово "модная" - у нас нет такой задачи, мы предлагаем людям хорошую одежду.
- И вещи, которые вам не нравятся, в вашем магазине продаваться не будут?
- Да. Вообще, когда я отбираю одежду, я руководствуюсь простым принципом: мой друг - это тот, кто здесь одевается, потому что здесь одеваются мои друзья. А как иначе? Я ведь не могу к ним отдельно подходить и говорить: ты мой друг, ты это не покупай, пусть это лучше все остальные покупают. Вот здесь на футболке козлиная морда с оскалом, как у тигра, нарисована - это для дураков, ты это не бери, а бери вот это. Ко всем отношение точно такое же, как к моим друзьям, которым я говорю: если тебе что-то здесь понравилось - бери, если ты в чем-то сомневаешься - обратись ко мне, я тебе просто посоветую, как и с чем это лучше сочетать. Вот таким образом. А иначе это лицемерие и лукавство.
- Получается, что ваш магазин - это отражение вашего внутреннего мира?
- Отчасти, потому что иногда, в силу какой-то ошибки, сюда все же попадают вещи, которые мне не нравятся. Бывает такое - а то мне потом скажут: вот ты в интервью говорил, что продаешь только то, что тебе нравится, а вот тут у тебя...
Мы, например, как-то взяли недорогую марку - правильные модели, интересный дизайн. Образцы были хорошие, а когда мы получили товар, оказалось, что сделано все не очень хорошо, некачественно. Или бывает, что все просто замечательно, а цена слишком высокая.
Конечно, я стараюсь, чтобы проколов не происходило, - у нас высокая планка отбора. Отбор происходит по-разному, но если раньше мне приходилось к поставщикам и производителям ездить, то сейчас они уже сами сюда приходят.
- А вообще вы часто ездите на модные показы?
- А я на них не езжу.
- Почему? Не любите модную тусовку?
- Не скажу, что не люблю, - просто я себя там чувствую не очень уютно, а так, почему же не люблю... Некоторым нравится дайвинг, а мне дайвинг не по душе, хотя там множество замечательных, красивых рыбок плавает вокруг тебя - но глубоко, можешь и не выплыть. Я не буду раскрывать всех секретов, но это сравнение с дайвингом, мне кажется, у меня возникло не случайно.
А раньше я ходил на показы, общался, веселился. Но я никогда на показы не ориентировался, то есть процентов на девяносто я выбирал вещи не с показов.
Дизайнер на показе проталкивает какую-то одну свою идею, одно настроение, а мне не всегда бывает близко именно это его настроение, потому что любую коллекцию можно интерпретировать по-разному. Одна и та же коллекция с одним и тем же названием в разных магазинах выглядит неодинаково. Но я не хожу на показы не только поэтому. Скучно.
- А был момент, когда вы поняли, что надо как-то расширять дело, что нужно что-то новое?
- Да. Я очень люблю делать интерьеры. Сейчас мои друзья обратились ко мне с предложением сделать дом. И я полностью делаю дом - от подвала до чердака. Или вы меня можете в любое время разбудить, и у меня в голове есть одновременно как минимум два бутика - готовые, со всем пространством, со всем марками, с размером витрин, со всей мебелью. Вообще всякое дело начинается с мысли. Начало уже положено, может, что-то такое будет со временем - посмотрим.

Частная биография
- С чего вообще началось ваше увлечение дизайном?
- Не знаю, возможно, это тоже из детства: мне всегда нравилось переставлять игрушки у себя на полке, и я это делал регулярно. Мне хотелось, чтобы они красиво стояли, чтобы какой-нибудь сюжет получился интересный.
- А непосредственно одеждой? Когда одежда стала для вас предметом особого интереса?
- У меня мама шила, в том числе и мне, и я придумывал модели, то есть говорил ей, как и что надо делать - какой длины и ширины должны быть брюки, какой формы воротник на рубашке. И мои друзья всегда замечали, что у меня такая классная рубашка, какую в магазине не купишь: "где ты ее взял, мы тоже такую хотим".
- А чем вы занимались до того, как увидели те самые бикембергсовы ботинки? Насколько я понимаю, начало вашей взрослой жизни пришлось на конец восьмидесятых - начало девяностых?
- Это были времена, когда все занимались всем - телефон ломался от того, сколько вопросов сразу решалось. Все торговали всем: сахаром, бензином, станками. Я, например, продавал вагон мотоциклов из Минска в Читу.
- То есть, как только появилась возможность, вы занялись бизнесом?
- Да, я пробовал себя во всем, от строительства, ремонта до детских игровых автоматов - машинок, мотоциклов всяких. Это был достаточно короткий период, но было интересно. Мы тесно сотрудничали с "Восьмым чудом света". Они тогда находились в "Олимпийском", и, когда там случался какой-нибудь "Кубок Кремля", например, их закрывали и мы брали у них эти автоматы в аренду. Потом, уже перед самым знакомством с бельгийцами, мы привозили в Москву под заказ спортивные машины.
- А какое у вас образование?
- У меня нет никакого образования, я, кроме школы, не учился ни в каком учебном заведении.
- Как так получилось? Ведь в советские времена мальчику из интеллигентной семьи после школы обязательно нужно было идти в институт.
- Да, но Бог миловал. У меня папа военный, и в 1984 году когда я закончил восьмой класс, он решил, что мне надо идти поступать в Московское Суворовское училище. Столько усилий было затрачено, но, к счастью, не поступил. И проучился еще два года в физико-математической школе.
После школы я пошел поступать в Институт стран Азии и Африки. И все, все, все у меня подходило, кроме одного: нужно было быть комсомольским активистом, а я не только не был активистом, но даже и вообще не был комсомольцем.
- И куда вы подались?
- В НИИ, помощником чертежника. Там работал мой друг, он меня и агитировал. Мне там очень понравилось - архитектура, коридоры, переходы, подвалы какие-то. Можно было загородиться в углу кульманами, потихоньку выскользнуть и отправиться бродить по зданию. Пока тебя хватятся - а ты уже тут, будто бы отходил на пять минут.
- Что вы там делали?
- Работа, надо сказать, была действительно глупая: брали американский компьютер, разбирали его, брали платы, фотографировали, печатали большого размера фотографии, потом клали их на световой стол и мы перечерчивали эти платы - чтобы у нас производили такие же компьютеры, как в Америке. Конечно, это никому не было нужно, но я понимал, что порученную работу надо делать независимо от того, как ты ее анализируешь.
Я попал к ним по разнарядке - я был им не нужен совершенно. Когда меня принимали на работу, потребовали подписать бумагу, что я буду невыездной. Я сказал: "Вы знаете, я, наверное, лучше не буду это подписывать" - и так мягко увильнул от этого.
- А что, там была какая-то военная тайна?
- Как?! Конечно, мы же перерисовывали американские компьютеры.
А потом мне пришлось пойти в армию. Я искал пути, чтобы туда не попасть, но в конце концов попал. Искал, правда, вяло - так, знаете, "может не надо?" - "нет, надо Федя, надо".
- Это ведь был конец восьмидесятых - тогда как раз начали писать о дедовщине и многие пытались "откосить" от армии.
- Так, чтобы серьезно, среди моих друзей и знакомых это было не принято. Все-таки считалось, что те, кто не идет в армию, - это слабаки. И я до сих пор считаю, что настоящий мужчина должен служить в армии. Вот говорят: почему я должен защищать этих людей, которые мне не нравятся? Защищай тех людей, которые тебе нравятся. Не надо придумывать себе отмазку, у тебя есть твои близкие, твои соседи. В конце концов, все люди, которые стремятся к сладкой жизни, становятся клиентами всевозможных психотерапевтов и к концу жизни с трясущимися руками начинают возмущаться от любого дуновения ветерка в их сторону. Это и есть слабаки. Никто, честно говоря, не хотел бы со слабаком работать, никто не пошел бы с ним в разведку, как это раньше называлось. А разведка - это вся жизнь.
- В армии было тяжело?
- Всякое бывало. Я служил в инженерных войсках, во Владимирской области.
Как-то я решил облегчить свою участь - пошел к доктору, он был офицером-срочником, и сказал: "Доктор, а вам не надо что-нибудь поделать?". Он подумал и спросил, умею ли я рисовать, потому что у них не хватает наглядной агитации. "Доктор, - говорю, - я тот человек, который вам просто необходим". И вот он уезжает в отпуск на соpок пять суток, а я перебираюсь в медпункт из своей части, облачаюсь из военной формы в какие-то тренировочные штаны, олимпийку и соpок суток ничего не делаю и наслаждаюсь жизнью. В последние пять начинаю что-то придумывать, а в последнюю ночь все лихорадочно рисовать. Помните сцену из "Двенадцати стульев", с плакатом про сеятеля? Вот тут было примерно то же самое. У доктора было такое замешательство, когда он это увидел, что он даже ничего в первый момент не мог сказать, а у меня уже были собраны вещи и я быстро-быстро убежал. Он только успел мне вслед закричать: "Никогда, никогда сюда больше не приходи".
Дальше уже было легче - и даже все те трудные моменты, которые у меня потом были, уже переживались легче, произошла некоторая ассимиляция. За то время, пока я занимался наглядной агитацией, я успел понять, с кем как надо себя вести, как разговаривать. Вообще за время службы в армии я стал понимать все языки СССР - я могу отличить на слух таджикский от узбекского. А главное, я научился разговаривать с разными людьми в разных обстоятельствах.
- И куда вы пошли, когда вернулись?
- Меня встретил тот же мой друг, который сподвиг меня на работу в НИИ: "Родион, я сейчас сообщу тебе поразительную вещь. Мы устроились на АЗЛК: работаешь год - получаешь автомобиль". Позже, правда, выяснилась одна тонкость: ты через год получаешь автомобиль, а потом еще девять лет за него работаешь. Я решил: там будет видно, но зато через год - автомобиль. Титаническими усилиями я заставлял себя работать в штамповочном цеху, заставлял себя просыпаться в пять утра, садиться в автобус, потом в электричку - в шесть тpидцать или в семь начинался рабочий день. Ну я, конечно, выдержал только несколько месяцев - какой там автомобиль...
И тот же друг мой Андрей все время генерировал какие-то идеи и вообще сыграл в моей жизни важную роль - опять встретил меня и сказал: "Слушай, надо купить маек, нанести на них трафаретом надпись 'СССР' и продавать иностранцам". Я по своему обыкновению ответил: "А может, не надо?" - "Нет, надо". И мы поехали на Рижский рынок, купили там каких-то маек самого лучшего вьетнамского качества по доллару за штуку. Разумеется, у нас ничего не получилось. Но он никогда не отчаивался: "Давай печь пирожки и продавать".
- И что, пекли?
- Да что вы! Я эту идею слышал от него на протяжении целого года - но тут я уже твердо стоял на своем.
Вот так - сначала получилось с ремонтами, потом с автоматами, потом с машинами, а потом уже - с одеждой.

История - житейская и большая
- Приходя в кабинет к владельцу магазина модной и дорогой одежды, менее всего ожидаешь увидеть то, что я увидела у вас: на одной стене иконы, на другой - карта государства российского. Ожидаешь всего, чего угодно: работ модных фотографов, какого-нибудь современного искусства, инсталляций - но только не этого.
- Я не знаю, я не был в других таких кабинетах. Каждый украшает свой кабинет тем, что ему ближе. Российская карта - но ведь у нас действительно такая огромная замечательная страна, по которой столько можно ездить. Бизнес - это далеко не весь человек, человек больше, чем то, что он делает.
- Да, но вот в вашем магазине не продается мини, не продается просвечивающее, нет одежды с яркими надписями, нет изображений пин-ап-девушек, алкоголя, сигарет...
- То есть нет секси.
- Именно. Это отражение каких-то ваших принципов, и дело не только в том, что это кажется вам некрасивым? Есть, наверное, еще какие-то критерии, кроме красиво-некрасиво - прилично-неприлично, пристойно-непристойно...
- Но это ведь одно и то же. Если что-то непристойно, то это не может быть красиво. На это даже смотреть не хочется.
- А вас как-то интересует жизнь ваших вещей после того, как их купили? Вы вообще обращаете внимание на то, как на улице люди одеты?
- За пределами магазина - нет. Кто его знает, почему человек плохо, уродливо оделся, - может, у него не было времени, может, ему не дали воспитания соответствующего. Но это ведь не самое главное - встречают-то по одежке, а провожают не только по уму, но и по сердцу. Поэтому я, наверное, так и отношусь к одежде. Мне нравится хорошая одежда. Но думать, будто этим что-то измеряется... А придираться к коротким юбкам - честно скажу, я не придираюсь, пусть кто как хочет, тот так и одевается. Но я буду внутренне скорбеть, если мои друзья будут одеваться подобным образом.
- Такой выбор в одежде как-то связан с тем, что я вижу у вас на стене?
- Когда я открывал магазин, я даже толком не знал ничего про православие. Я вам честно говорю: с тех пор, как я вообще первый раз зашел в храм, мои вкусы в одежде мало изменились. Возможно, на сегодняшний день православие и является неким корректирующим фактором, но, поверьте, все корректирует - каждая мелочь твоей жизни. Я для себя вообще не разделяю Россию и православие - я являюсь частью России, поэтому я и православный. Это, знаете, как солнце, воздух и вода. Помогают ли они мне выбрать зимой шубу, а летом майку? Конечно, помогают. Вот и православие - помогает оно мне? Несомненно, помогает, но вот такого прямого влияния на бизнес оно совершенно не оказывает. Это личная жизнь. Но в стране, где большая часть народа - православные, естественно быть православным. Есть какая-то преемственность - это внутри каждого человека в нашей стране, будь он православным, мусульманином, буддистом или иудеем. А дальше - вопрос его собственной свободы и веры: хочет он - в этого Бога верит, хочет - не верит, все же свободные люди, нет ни одного человека с несвободной волей.
- То есть для вас это еще и исторический выбор?
- Вот видите, висит карта у меня на стене? Это же не вранье - это правда. Даже вот эти азиатские республики внизу - они ведь никогда не теряли своей государственности. Они были под протекторатом России, при этом они оставались свободными, их руководители ими управляли. Грузия, Армения - они никогда не были под кабалой России, каждому грузинскому князю был оставлен его титул, все свое они сохраняли, они просто входили в состав Российской империи. И все то, что сейчас говорят украинские националисты, - это все неправда. Россия обладала сильной валютой, развитой промышленностью, мощным сельским хозяйством - все это неспроста.
- А интерес к русской истории когда у вас появился?
- У одной моей бабушки было восемь детей, у другой бабушки - семеро. Было по десять, просто в то тяжелое время у одной двоих не стало, у другой - троих. Я родился в Новосибирске и уехал сразу в Германию, прожил там с родителями шесть лет, все дошкольное время. Но родители в отпуск всегда приезжали в свои семьи, и я проводил все лето в деревне у бабушки - в красивом деревянном доме, с печкой русской. Все это сделано своими руками. Когда мне было года, наверное, три - мои родственники часто рассказывали эту историю, - всей семьей стали строить новый дом для дедушки и бабушки. А я играл в песочнице, и мне говорят: как же так, Родион, ты не строишь с нами дом - ты не будешь в нем жить. И я помню, как это меня расстроило, и я тоже с моим маленьким детским ведерком стал бегать вокруг и принимать участие.
И вся эта культура, конечно, пропитала меня с самого раннего детства, даже несмотря на Германию, где все окна всегда чистые и прозрачные настолько, что если ты не видишь блики, то кажется, что стекла и нет.
- Такие высказывания не очень ожидаешь услышать от молодого человека вашей профессии...
- Я недавно разговаривал с одним близким знакомым, это мой клиент, мы с ним сотрудничали. Он занимается банковской деятельностью. И он мне такую вещь сказал, совершенно искренне: смотри, мы же не просто работаем в этой стране, мы в ней живем. Кроме того, что мы, понятно, платим необходимые налоги, нужно стремиться всячески ей помогать. Нельзя сделать маленький раек только в своей собственной квартире - все равно твои дети, твои близкие и ты в том числе будут выходить за порог, и в подъезд, и по двору своему проходить, и по соседней улице. Все настолько тесно - нужно не забывать про то, что, вкладывая в свою страну, ты все равно будешь получать. Это принесет свои плоды.
Вот так. Я почему-то думал, что мало людей разделяют со мной эту точку зрения. А сейчас постепенно выяснилось, что она распространена. Страна - это определенная площадь на земле, которая населена людьми. Причем разными людьми. И обвинять страну в чем-то - значит обвинять всех людей, которые в ней живут, в том числе, простите, и нас с вами.
У нас телевидение долго навязывало нелюбовь к своей стране - все эти передачи Познера, "Аншлаги", высмеивающие страну. Но все равно рано или поздно люди поймут, что эти огромные ресурсы - и людские, и природные - все, что здесь есть, это такое наследство, которое надо беречь, любить и охранять. Ну представьте, тебе дали наследство, а ты ради собственного безделья будешь придумывать себе отговорки: зачем я буду работать на эту страну, на этих олигархов, Березовского или, там, Абрамовича. Это отмазка. Березовский и Абрамович - они сами на себя работают, а ты сам на себя.
Источник www.expert.ru